вошла в кабину лифта и спустилась вниз. На меня нашла ностальгия. Я разглядывала наш старый лифт, который кое-кто звал старинным. Было время, когда молодые люди приезжали его фотографировать. Говорили, что он красивый. Теперь он и мне таким казался. Скрипучий, медлительный и в то же время величественный. Полный достоинств, которых напрасно было бы искать в современности. Если бы нам пришлось заменить его на китайский, пластиковый, то я не сторонница такого ремонта. Хотя если верить Голуму, то есть Стефану, нас бы и спрашивать не стали. В лучшем случае мы смогли бы как-нибудь приехать на автобусе и посмотреть на наш дом, в котором разместились бы адвокатские бюро, рестораны и банки для элегантных людей. Не знаю, что стало бы с нами. Некоторые наверняка не пережили бы переезда. Люди иногда умирают во время сильной грозы, что уж говорить, если их станут вышвыривать из дома. Из дома, в котором они родились, взрослели, справляли свадьбы, растили детей. Я подумала, что мир медленно, но верно перестает быть местом для меня. Столько всего изменилось. Изменились вещи более значимые, чем мне казалось. Я начала осознавать, что не справляюсь с переменами. Не понимаю, упускаю из виду, не верю в то, что потом оказывается правдой. В какой-то момент – наверное, он ускользнул от моего внимания – я перестала быть полноправным участником жизни и стала помехой, проблемой, врагом.
На площади Завиши я села в трамвай номер один, который шел в сторону Жолибожа. Под мерное постукиванье трамвая я задумалась, что сказал бы Хенрик, узнай он, что я приняла приглашение Голума, то есть Стефана. Поводов для ревности у него, пожалуй, не было бы. Беседа за чашкой чая. Может, эпизод сериала. Мы знали друг друга. «Любили» – сильно сказано, но общались. Нам было о чем поговорить. Голум, то есть Стефан, любил путешествовать. Он изучал географию в лицее имени Стефана Жеромского. У нас на Плятыновой. Хенрик жил только морем, его больше ничего не интересовало. Откуда я могла знать, что он окажется в Варшаве? Тогда выбрать место, где хочется жить и работать, было не так просто. А в случае военных – по большей части невозможно. Каждый отпуск мы проводили в Труймясте[14]. Отпуска выходили невеселыми. Лучше уж было покончить со всем раз и навсегда, чем дважды в год видеть то, чего его лишили. Каждый раз, возвращаясь домой, Хенрик расставался с мечтой. И каждый раз переживал, как в первый. Не знаю, глупость ли мешала мне угадать будущее, или я просто предпочитала делать вид, что ничего не понимаю. Когда я видела мужа в последний раз – я, конечно, тогда еще не знала, что это последний раз, – Хенрик справедливо заметил, что Варшава – мой город. Не его. После мужа мне всего и осталось что несколько вещей, в том числе документы, которые у меня так подло украли.
До полицейского управления я добралась измученная. Боревич был у себя в кабинетике и ел бутерброды, наполняя помещение не слишком аппетитным запахом дешевой колбасы. Я коротко изложила ему, как, рискуя собой, выслеживала подозреваемого, а также каким хитроумным способом мне удалось добыть ключевую информацию. Я не ожидала ни фанфар, ни медали, но похвалу и признательность уж точно заслужила.
– Вы опоздали, – сказал Боревич с набитым ртом. – К назначенному времени.
– Мне пришлось повозиться с одним незнакомцем. Неважно.
– Вы очень зря следили за тем адвокатом.
– Почему это?
– Он мог вас узнать.
– Не волнуйтесь. Такой человек много с кем встречается. Кто будет обращать внимание на какую-то там бабульку с тележкой? Я невидимка.
Боревич завернул недоеденный бутерброд в бумагу.
– Не знаю, насколько нам это поможет, – подытожил он и неприятно цыкнул, пытаясь добыть застрявшие между зубами остатки бутерброда.
– У меня есть номер телефона, который, скорее всего, принадлежит вору. А может, и убийце. Он вам нужен или нет?
– Что было в украденных документах? – спросил Боревич, глядя мне в глаза.
– Я хотела вам помочь, потому что сами вы ни на что не способны. Но если моя помощь вам не нужна, то я пошла домой.
Я встала, но Боревич схватил меня за руку. В ту же минуту в кабинет вошел, а точнее – влетел как метеор невысокий толстячок средних лет. Говорил он быстро, как и двигался. Толстячок пребывал в необыкновенном возбуждении. Ему это, наверное, помогало разобраться со всеми служебными делами.
Толстячок и Боревич пожали друг другу руки.
– Прокурор Антон Яновский, – сказал он, протягивая ладонь и мне.
– Зофья Вильконьская, – ответила я, подавая ему руку.
Мы уселись за маленький стол. Прокурор никак не мог устроиться удобно – из-за живота у него не получалось придвинуть стул.
– Что у нас тут? – начал он и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Кража со взломом у присутствующей здесь гражданки, а также кража со взломом у соседа и убийство последнего. Потерпевшая заявила, что у нее украдены вещи, которые на следующий день обнаружились у нее в квартире. В тот же день человек, на которого вы указали, был найден мертвым. В его квартире найдены ваши отпечатки пальцев, а также иные свидетельства, указывающие на ваши попытки уничтожить следы своего присутствия. Вывод простой. Вы инсценировали кражу со взломом у себя, чтобы обвинить соседа. А когда оказалось, что у вас ничего не вышло, вы убили его.
Я не верила своим ушам. В какой-то момент мне показалось, что прокурор говорит не обо мне, а история сама по себе интересная. Прокурор с самого начала произвел на меня хорошее впечатление. Я всегда предпочитала хорошо сложенных любителей поесть тощим и хилым мужчинам. Однако сейчас я растерялась и не знала, что думать о завиральных идеях прокурора.
– А можно спросить, зачем мне это? – Мне было интересно, что именно могло натолкнуть прокурора на столь креативные мысли.
– Из проведенных на месте опросов, а также составленного на их основании протокола следует, что покойный имел разногласия с жильцами, в том числе с вами и вашим мужем. Поводом послужило то, что у жены покойного был роман с вашим мужем.
– Возмутительные инсинуации! Как вы можете повторять подобное вранье?! Кто вам такое сказал?!
Как скверно этот Яновский начал наше многообещающее знакомство – с осквернения доброго имени Хенрика, а ведь он Хенрику в подметки не годился, несмотря на свои габариты.
– Не кипятитесь, – сказал прокурор. – Уверяю вас, сейчас это самая незначительная ваша проблема.
– У меня еще один вопрос, – начала я, не отрывая взгляда от его круглого лица. – Если я вынашивала планы мести или еще чего-то